Покровский шагнул вперед, и Настя тут же отступила на шаг, вздернула ружье повыше, предупреждающе завопила (не так грозно, как хотелось бы, скорее даже испуганно):

– Куда, куда?! Стой на месте…

Покровский остановился, но по выражению его лица Настя поняла, что терпение майора кончается и он намерен предпринять какие-то решительные действия, а такие действия скорее всего закончатся для Насти очень плохо. Надо было либо стрелять, либо как-то отвлекать Покровского. В ружье Настя была совершенно не уверена, в своих способностях нести всякую чушь уверена поболее.

– Что ты тут вообще делаешь? Ты же не на Горгон работаешь, так?

– Ну, – мрачно согласился Покровский.

– Ну так и вали к своему хозяину… К Леонарду. Ты тут только время зря тратишь… Он и так на тебя злится, что ты в самоволку сбежал…

– Анастасия пытается заговорить тебе зубы, – пояснил Сахнович. – И у нее это получается очень хреново…

– С тобой я потом разберусь! – пообещала Настя, и Сахнович мерзко захихикал, как только и могут хихикать уверенные в своей безнаказанности призраки со стажем работы в органах внутренних дел.

– Это заказ Леонарда, – сказал Покровский.

– Где? – не поняла Настя. – Что за заказ?

– Оставить тебя у Горгон. Это его просьба.

– И зачем ему это?

– А мне без разницы. Он приказывает, я делаю. Он хозяин…

– Ты слуга.

– Ага. Так уж сложилось, – спокойно сказал Покровский. – Мне приказывают, я делаю. Брось ружье, Настя. Ты ведь не умеешь стрелять, ты всего лишь…

– Что?

– Ты всего лишь глупая девчонка, которая подвернулась под руку…

– Да что ты говоришь!

– …сначала беглому принцу, потом Леонарду, потом еще кому-то… Просто подручный материал, просто пешка, просто несчастная глупая…

Она нажала на оба курка, ружье громыхнуло, и приклад больно ударил Насте в живот, отчего она сложилась от боли пополам. Потом ружье резво выпрыгнуло из рук и упало наземь. Покровский смотрел на все это словно врач, поставивший суровый диагноз и только что получивший его бесспорное подтверждение.

– Вот так, – сказал он и шагнул вперед. В этот момент за его спиной раздалось глухое «Бум!», и словно ударная волна прошла от дома без дверей. Покровский покачнулся, изумленно обернулся и увидел то же самое, что видела Настя: стены дома без дверей стремительно потемнели, задымились и вдруг стали рассыпаться, разрушаемые некоей силой изнутри. Горгоны не успевали или даже не пытались отскочить в сторону, поэтому горящие бревна сбивали их с ног; затем обвалилась крыша, и на миг в воздухе появился черный столб пепла, словно маленький смерч, зависший ровно в том самом месте, где обитала старейшая. Потом столб разметало в разные стороны, и Настя запоздало сообразила, что надо закрыть глаза, а еще лучше упасть на землю. Так она и сделала, вдавив себя в странно теплую землю, стиснув зубы и пережидая те мгновения или минуты или часы, пока из мертвой Горгоны хлестала наружу слепая, беспощадная, накопленная веками сила, мстя миру за свою смерть, разрушая все, что попадется на пути.

Настя однажды уже пережила похожее – в подземном хранилище странных предметов, куда она сама и принесла отрубленную голову Горгоны. Тогда выплеснувшейся энергией убило троих, но старейшая была в сотни раз сильнее, и если бы не стены дома, принявшие на себя первый удар… все могло быть гораздо хуже.

Хотя бывают такие ситуации, когда это выражение теряет свой смысл, и Настя, похоже, оказалась именно в такой ситуации.

А ведь вроде бы ничего страшного с ней и не случилось. Тем не менее Настя чувствовала себя преотвратно: в голове звенело, волосы и одежда почему-то были присыпаны землей, а самое главное, что в пяти шагах от нее все так же стоял Покровский, а вот патронов в ружье больше не было.

Покровский что-то говорил, шевелил губами, но Настя его не слышала – то ли у нее заложило уши, то ли Покровского так тряхануло, что он теперь разговаривал шепотом. От майора пахло дымом, он щурился, как от яркого света, и все тянул шею, будто рассматривал что-то за спиной Насти.

Настя оглянулась, не увидела позади себя ничего достойного внимания и переключилась на Покровского.

– Значит, глупая девчонка, – пробормотала она. – Значит, подвернулась под руку…

Покровский дернул головой, как будто услышал Настины слова, но не мог сообразить, откуда идет звук.

– Может быть, и так, – продолжала Настя. У нее болели спина и мышцы рук, но с обреченной ответственностью она все же заставила себя нагнуться, твердо зная, что дело предстоит поганое и совсем не женское, но дело это нужно сделать, и сделать его больше некому. – Только вот интересно, что будет, – она выпрямилась, – когда подвернувшейся глупой девчонке… – она глубоко вздохнула, – …подвернется под руку что-нибудь тяжелое… и…

Она размахнулась и, держа ружье за ствол, со всей силы треснула Покровского по голове прикладом.

– …и что-нибудь непроходимо тупое. Типа твоей башки.

Покровский ничего не ответил на поставленный вопрос, он пошатнулся, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но тут получил второй удар, а потом и третий, пришедшийся в плечо.

– Падай, что ли, – устало выдохнула Настя, и Покровский откликнулся на эти слова, рухнув, как марионетка, которой обрезали веревки.

– Наконец-то, – проворчала Настя. – До мужиков всегда все так медленно доходит…

Она бросила ружье и перешагнула через Покровского.

– Теперь с тобой…

Сахнович так и не узнал, что Настя собирается с ним сделать, – снова раздалось «бум!», и только Настя завертела головой, пытаясь понять, что и где, как в небе вдруг возникли два больших черных вертолета, и не точками, а вполне различимыми грозными машинами, которые словно до последней минуты отсиживались в засаде за каким-нибудь облаком.

Они зависли над поселком Горгон, и Настя различила на борту одного из вертолетов силуэт белого древа, символ Большого Совета.

– Ура, – вяло сказала она, и тут ноги перестали ее держать.

Настя сидела и спокойно смотрела на происходящее, как на финальный эпизод длинного сериала, который поначалу был неплох, но потом наскучил, и стоило посмотреть последнюю серию просто для того, чтобы узнать, чем дело кончилось, – кого убили, кто женился и так далее. Себя Настя почему-то не считала персонажем сериала, она хотела всего лишь понаблюдать со стороны, так что, увидев бегущего к ней Армандо, она даже поморщилась. Сейчас надо будет улыбаться, разговаривать, объяснять… Боже, за что мне такое наказание?

– Это еще не наказание, – сказал Люциус. – Наказание будет позже.

– Заткнись, – мысленно ответила Настя, но, к ее удивлению, Люциус вдруг стал проявляться – обретать видимый образ. Он висел в воздухе, увеличенная копия какого-то старого американского актера в пижонском белом костюме, который выглядел довольно странно на фоне маленького театра военных действий в поселке Горгон…

– Ты даже не представляешь, что теперь будет, – печально проговорил Люциус.

– Представляю. Мы все пойдем по домам.

– Нет. Теперь уже нет. Теперь идти просто некуда, Настя.

– Кому некуда идти? Тебе, мне? Горгонам?

– Нам всем, Настя… А уж что до Горгон…

Армандо пробежал чуть ли не насквозь Люциуса и схватил Настю за плечи:

– Ты в порядке? Ты цела?

– Я цела…. Но…

«Я сижу посреди выгорающего поселка Горгон, веду разговоры с воображаемым ангелом, только что проломила череп старому знакомому… В порядке ли я? Не думаю».

Армандо посмотрел на нее с испугом, и Настя поспешила пояснить:

– Ногу подвернула. И вообще, устала…

– А-а, – с облегчением вздохнул Армандо. Настя тоже вздохнула – Армандо сегодня был в черной полувоенной форме, с ремнями и карманчиками, какими-то эмблемами на воротнике… Короче говоря, даже посреди этого хаоса он выглядел обалденно. Настя представила, как выглядит она сама после путешествия по лесу и прочих своих приключений…