– Насчет Гарджели мне все понятно – он думает, что я виновата в смерти его брата. Но вот эта компания Покровского – зачем я им? И зачем им нужен был Иннокентий?

– Настя, – Филипп Петрович устало махнул рукой, – давай не все сразу, ладно? Нельзя получить все ответы на все вопросы, так не бывает. Как только получаешь ответ, сразу возникает два новых вопроса, и так до бесконечности… Поэтому останови свой конвейер по производству вопросов, дай и конвейеру отдохнуть.

– Ладно. Последний вопрос.

Филипп Петрович обреченно вздохнул.

– Если они, эти люди: Покровский, добрый доктор и Лиза – хотели, чтобы червяк сожрал у меня часть памяти, почему было не пустить живого червяка? Зачем было запускать искусственного?

– Это надо у них спросить. Наверное, натурального не было под рукой, за натуральным надо в Южную Америку обращаться. А искусственный у них был…

– Может быть, и так. Или…

– Что?

– Я все не могу забыть, как они мне говорили – это мина, которая взорвется, как только я выйду из повиновения. Я все время думала об этом как о мине, и мне до сих пор кажется…

– Что это мина?

– Что через это устройство они до сих пор держат меня на крючке.

– То есть ты хочешь сказать, – задумчиво произнес Филипп Петрович, – что они могли сделать не просто копию червяка… Да, не просто скопировать, а добавить еще какие-то функции. Скажем, взрывное устройство… или… или радиосигнал.

– Что?

– В такой штуке был бы кстати радиосигнал, через который можно было бы засечь и определить местонахождение объекта.

– И… – Настя с ненавистью посмотрела на открытую пластиковую коробочку посреди стола. Рядом с солонкой, перечницей и керамической стойкой для салфеток коробка выглядела совершенно безобидно. – И эта штука испускает сигнал?!

– Черт его знает.

– Давайте возьмем молоток, раздолбим ее в порошок и выбросим.

– Во-первых, у меня нет молотка. Во-вторых, я хочу, чтобы ее посмотрели специалисты. Поэтому она останется в целости и сохранности.

– А как же сигнал? А вдруг за нами следят? А мы тут сидим уже час и просидим еще бог знает сколько времени!

– Дождь – он для всех дождь. Сюда сложно добраться всем – и нашим, и не нашим. А потом, если там действительно был сигнал, то он шел от тебя с самого твоего побега, он шел, но ведь они до тебя не добрались… – Филипп Петрович внезапно замолчал.

– Что?

– Нет, ничего. Не добрались – и хорошо, – сказал Филипп Петрович и поддернул пальто, словно бы ему вдруг стало холодно.

6

– Ты не мог бы мне объяснить, что происходит? – спросила Настя.

О, этот замечательный вопрос, который я потом задавала десятки и сотни раз, задавала разным людям, плохим и хорошим, разговорчивым и не очень. Я достигла больших высот в задавании этого вопроса, я могу задавать его с разными интонациями: умоляюще, требовательно, истерично, почти равнодушно. Мне кажется, что в моей жизни был такой момент, когда я только и делала, что задавала всем подряд этот вопрос.

Добавлю, что частота произнесения этого вопроса совершенно не гарантирует вам внятного и всеобъемлющего ответа. Проверено на собственном опыте. Скорее всего, вам наврут с три короба.

Так вот, на скользкую дорожку бессмысленных вопросов и лживых ответов меня подтолкнул именно Денис Андерсон.

– Ты не мог бы мне объяснить, что происходит? – вежливо спросила я. И он, как полагается, наврал мне по полной программе. Учитывая его происхождение и аристократическую щедрость, наврано там было короба на четыре с половиной, не меньше.

Он сказал, что за железной дверью обосновался пожилой торговец антиквариатом, тот самый, который продал Денису меч. Он сказал, что старик уже слегка не в себе, поэтому и забрался в это удаленное и подозрительное место. Денис сказал, что должен передать старику одну вещь… Вот, собственно, и все.

Он считал, что сказанного достаточно. А Настя… Настя никогда не любила шумных выяснений отношений, она всегда старалась найти компромисс в отношениях с людьми, даже если этот компромисс достигался за счет уступок с ее стороны. А обычно так он и достигался.

А уж с Денисом все было еще хуже. В том смысле, что Настя принимала его таким, каким он был, и ничего не требовала сверх того. Никаких претензий, никаких осуждающих взглядов и надутых губ. С точки зрения Монаховой, это было абсолютно неприемлемое поведение. «Ты что в него вцепилась, как будто он последний мужик на земле?» – как-то резанула Монахова. Настя пожала плечами. «Наверное, для меня он и есть последний, – сказала она. – Других для меня не существует». – «Меня сейчас от тебя стошнит», – скорбно сообщила в ответ Монахова.

И вот теперь он завез ее в запредельную глушь и в утешение рассказал сказку про какого-то безумного антиквара. И он считал, что этого достаточно. И он ждал, что Настя улыбнется своей обычной доверчивой улыбкой и скажет:

– Хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь.

Вместо этого Настя вытащила мобильник и попыталась позвонить Монаховой. Черта с два у нее это получилось.

– Не достает, – растерянно сказала Настя. Попасть в зону, не покрываемую мобильной связью, было для нее сейчас все равно что попасть в Зазеркалье, таинственную страну, где обычные человеческие правила и законы природы не действуют. Потом она сообразила, что стоит в низине, а надо, наверное, снова вылезти на дорогу, и тогда, может быть…

– Настя? – Денис проявлял нетерпение.

– Что? – Настя опустила руку с мобильником, еще раз огляделась кругом и еще раз удостоверилась, что это место не внушает ей доверия. Здесь в воздухе витало какое-то напряжение, причем непонятно было, откуда оно берется, ведь ничего особо угрожающего в этом пейзаже не было, он был не пугающим, а скорее унылым. Но тем не менее… – Ты хочешь, чтобы я стояла здесь и ждала тебя?

– Да.

– И через полчаса ты выйдешь?

– Может быть, даже раньше.

– А ты все это время будешь у своего антиквара?

– Да.

На языке у нее вертелся вопрос: «И ты думаешь, что я в это поверю?» – но вслух она ничего подобного не сказала, она просто кивнула. Больше того, Настя уже и придумала устраивающее ее саму объяснение, почему она не сказала «И ты думаешь, что я в это поверю?». Объяснение было такое: сейчас было бы неправильно отвлекать Дениса от дел. Правильно будет выяснить все непонятное потом, когда они сядут на мотоцикл и уберутся отсюда ко всем чертям.

– Хорошо, – сказала Настя. – Хорошо, иди. Я подожду.

Он улыбнулся – слегка вымученно, как ей показалось, – быстро коснулся ее губ своими и тут же побежал в сторону металлической двери. Там он остановился, обернулся и махнул Насте рукой. В другой руке у него была небольшая спортивная сумка. Стало быть, там и помещалась та самая вещь, которую надо было отдать антиквару. «Наверное, это просто бизнес, – подумала Настя. – Просто бизнес. У Дениса не хватило денег на меч, и он отрабатывает недостающую сумму, выполняя поручения. Привез из города какую-нибудь книгу или статуэтку… А зачем ему все-таки меч? Он мне об этом говорил? А я его об этом спрашивала?»

Настя засомневалась. Она совершенно не разбиралась в оружии и антиквариате, но не надо было быть специалистом, чтобы после единственного прикосновения понять – это Вещь. И в поисках такой Вещи, наверное, можно было забраться в эти дебри, можно было заплатить какие-то бешеные деньги… Только как же Денис собирается вывозить эту штуку из страны? Если меч по-настоящему ценный, то Денису могут и не разрешить вывоз меча. Или запросят кучу денег за разрешение… Да, как бы он со своим мечом не нажил себе бед.

Позже, вспоминая эти свои рассуждения, я могла разве что горько усмехаться. Гипотетические таможенные проблемы были настолько ничтожны по сравнению с теми проблемами, которые Денис к тому времени нажил… Однако мои наивные девичьи мысли были вполне объяснимы – я ведь даже и приблизительно не представляла, в какую историю вляпался мой любимый Денис. Откуда мне было знать?! А вот то, что Денис, который прекрасно представлял масштаб сгущающихся над ним туч, вел себя совершенно спокойно, если не сказать расслабленно, – это было уже из разряда необъяснимых феноменов человеческой психологии. Вероятно, Денис страдал крайней формой юношеского легкомыслия, усиленного воспитанием в замкнутой среде королевской семьи. Вероятно, внутри его сидел передающийся по наследству монархический ген, под влиянием которого начинаешь думать, что с тобой ничего не может случиться, потому что ты стоишь на ступеньку выше остального мира…