– Люциус, – Смайли повысил голос, – Денис Андерсон жив?

– Разве я похож на справочное бюро? Или, может быть… – В голосе Люциуса появились какие-то новые нотки, которые секунду спустя Настя распознала как первые симптомы зарождающейся злости, первородной, без примесей и консервантов. – Или, может быть, я хотя бы немного похож… – Настя вздрогнула и втянула голову в плечи, потому что стекла в доме вылетели, Марлон Брандо рассыпался на миллиард песчинок, а эти песчинки на миг сложились в огромный крылатый светящийся силуэт, – …на падшего ангела?!

Какое-то время, может быть, секунду, может быть, несколько секунд, стул Люциуса оставался пустым, зато в воздухе висело гулкое эхо последнего слова. Потом из ниоткуда возник прежний блондин в летнем костюме и сандалиях.

– На падшего, – спокойно продолжил тот говорить, не раскрывая рта. – Потому что я пал так низко, что общаюсь с людьми, гномами и прочими низшими формами жизни. Так повелел мне Бог, и я чту его волю.

– Ты не ответил на вопрос, – медленно произнес Смайли, и Настя заранее напряглась, предчувствуя то ли взрыв, то ли еще какую демонстрацию возможностей Люциуса.

– Вопрос… – повторил Люциус, и злость в его голосе неожиданно сошла на нет, словно ее регулировали специальным вентилем. – Кем бы был я, если бы отвечал на все ваши вопросы? Кем бы были вы, если бы всегда и сразу получали ответы на свои вопросы? Как скучен был бы тогда мир… Смайли, доставь письмо королю Утеру. И захвати с собой Настю, истребительницу горгон, в письме есть кое-что и про нее.

Голос Люциуса внезапно стал шепотом:

– Я сразу понял, что тебя ждет большое будущее… Еще когда Елизавета, наша обворожительная Спящая красавица, хотела выпить тебя прямо посреди дороги, помнишь?

– Нет, – сказала Настя, испытывая легкое головокружение. Когда она произнесла это растерянное «нет», Смайли недоуменно обернулся к ней, и Настя поняла, что шепчущий голос Люциуса раздается сейчас лишь в ее голове, что Смайли ничего не слышит и его это беспокоит.

– Ты помнишь, – задушевным шепотом возразил Люциус. – Ну как же ты можешь забыть это…

4

– Сядь, – тихо сказала рыжая и прижала Настю к борту машины. – Разве не видишь?..

Настя обернулась. Большой черный лимузин ехал к ним со стороны города. Машина замедлила ход и остановилась точно напротив «Волги».

– Что это? – спросила Настя, и голос ее задрожал, за что Настя возненавидела себя еще больше. Она снова попыталась встать на ноги, но рыжая дернула ее за ногу, и Настя неуклюже грохнулась на землю.

– Сиди тихо, – сказала рыжая. – Может, обойдется. Хотя вряд ли.

Она обхватила согнутые коленки руками и стала насвистывать что-то до боли знакомое, но в то же время неузнаваемое. Хлопнула дверца лимузина. Настя не знала, хорошо это или плохо, дрожать ей от страха или светиться от счастья. Хотелось чего-то простого и конкретного.

– Тебя как зовут? – спросила она рыжую.

– Соня, – спокойно ответила та.

– А там кто? – Настя показала в. сторону лимузина.

– Там? О, там…

Шаги стали совсем близкими, а потом Настя увидела на земле длинную тень. Потом появился и обладатель этой тени – он выглянул из-за «Волги», увидел двух сидящих возле машины девушек и улыбнулся.

– Вот вы где, – сказал он весело. – Привет, девчонки.

С этого момента началось форменное безумие, потому что в своих воспоминаниях Настя увидела себя со стороны – увидела, как потеряла сознание и медленно завалилась вбок, увидела, как наступил для нее конец долгого трудного дня.

У машины оставались двое – рыжая Соня, она же Лиза, и трехметровая фигура Тома Круза, до боли знакомая улыбка которого и отправила Настю в долгий глубокий обморок.

– Хороший костюм, Люциус, – сказала Соня-Лиза. – Ты тут по делам или прогуливаешься?

– Еще не решил. – Фигура Круза каким-то образом складывается, и Люциус оказывается на корточках таким образом, что голова его лишь чуть выше Лизиной. – Это твоя подруга. – Люциус берет Настю за запястье, словно считает частоту пульса. – Позаботься о ней…

– Она мне не подруга.

– Позаботься о ней. – Люциус укоризненно смотрит в глаза Лизе, и та не выдерживает этого взгляда. – Хорошо?

– Хорошо, – через силу отвечает Лиза и исчезает вместе с такси, вместе с неподвижным Настиным телом, вместе с серым сентябрьским днем…

– Как такое можно забыть, – ностальгически повторил Люциус. – Если бы я был поэтом, написал бы что-нибудь вроде: я тронул ее запястье и почувствовал под кожей слабый ток крови, но этого хватило, чтобы в темноте одна за другой зажглись сотни свечей, указав долгий путь – не только ей, но всем…

– Рифмы в этих стихах не будет? – поинтересовался Смайли.

– Я же сказал: если бы я был поэтом… Но чтобы значение того волнующего момента было понятно даже таким толстокожим созданиям, как гномы, я поясню – здесь содержится намек на то, что пересечение Насти с Денисом Андерсоном, пересечение Насти с Елизаветой, пересечение Насти со мной – все это может стать началом интересной истории. Точнее, это уже стало началом интересной истории.

– Ты забыл еще одно пересечение, – сказал Смайли. – Пересечение Дениса Андерсона с какими-то типами из подземного склада. Такие, знаешь ли, коллекционеры. Собирают образцы крови вампиров, головы горгон…

– Не слышал про таких.

– Странно. Ты ведь такой любознательный, такой…

– Смайли, я присматриваю не за городом, и не за страной, и не за континентом. Я присматриваю за целым миром. Поэтому я не могу замечать все. Что-то должно оставаться и для тебя…

– Спасибо за заботу. И все-таки насчет пересечений… Кого это ты там трогал за запястье?

– Я присматриваю за планетой, Смайли, – повторил Люциус. – У меня очень мало времени и очень много дел. И сегодня ты израсходовал свой лимит общения со мной за пять лет.

– Ты не ответил на вопрос.

– Ответил. Вот послушай…

Блондин в летнем костюме неуверенным жестом взъерошил волосы, зевнул, а потом стал быстро исчезать, начиная с головы. Какое-то время от него оставались лишь ступни в сандалиях, но потом и они растворились в воздухе. А потом Настя услышала как будто включенную кем-то магнитофонную запись:

– Кем бы был я, если бы отвечал на все ваши вопросы? Кем бы были вы, если бы всегда и сразу получали ответы на свои вопросы? Как скучен был бы тогда мир…

Потом голос пропал и наступила тягостная и неприятная тишина. Неприятная, потому что Насте казалось, что исчезновение Люциуса – это просто такой трюк, после которого последует не просто неприятность, а неожиданная неприятность. Но ничего не происходило, а когда тишину нарушил какой-то странный звук и Настя испуганно вздрогнула, то объяснение оказалось даже комичным – это храпел вконец упившийся Иннокентий.

Смайли тоже поначалу выжидал, но затем облегченно вздохнул, повернулся к Насте и, подмигнув, сказал:

– Все, ушел.

Настя кивнула. Она продолжала стоять в каком-то непроходящем оцепенении от увиденного и услышанного; дом горгон снова сработал как ворота в пугающий скрытый мир, и на этот раз Настю забросило по этой дороге еще дальше, и страшно было даже представить, куда ее может занести в следующий раз. Знать, что где-то в мире существуют твари, подобные убитой Настей горгоне, – это одно. Знать, что за тобой следит и что в твои мысли мимоходом заглядывает нечто настолько нечеловеческое, насколько можно это представить, – это другое. Совсем другое.

Как такое можно забыть?

И едва Настя двинулась с места, решив подойти к Иннокентию и посмотреть, что с ним такое стряслось, как в голове ее холодным ветерком прошелестел знакомый уже голос:

– Ты хотела знать, где же в саду горгон окаменевший ребенок… В дальнем правом углу, на пригорке. Милый мальчик и его собака. Обязательно взгляни…