Давид просто улыбнулся, подразумевая что-нибудь вроде «Не стоит благодарностей, всегда рад испортить настроение хорошему человеку, который, к тому же, спит в одежде…»
И все же было нечто в его лице, мелькнувшее на пару секунд выражение, странная гримаса, которая задержалась у Насти в памяти. Только задержалась ненадолго, ибо в памяти этой столько уже было проедено дыр, что в них проваливались целые месяцы и целые люди, чего уж говорить о какой-то там несуразной гримасе на лице Давида Гарджели…
Гримаса, которая могла быть прочитана как усталость, но не физическая, а эмоциональная. Долгое ожидание не давало Давиду покоя, ело его изнутри, и ожидание это длилось уже больше года, и, наверное, в какой-то момент он просто устал ждать…
– Ничего подобного, – расстроенно повторила Настя, поправила пояс с амуницией и вышла из комнаты, мало беспокоясь о выражении лица Давида Гарджели.
Тем более что напряжение, сковавшее лицо Давида, могло быть вызвано разными причинами. К примеру, болями в желудке. Или же принятием некоего важного решения, избежать которого бедный молодой человек пытался уже долгое время. Несколько часов. Но потом все же не смог противостоять самому себе, точнее, той части себя, которая беспрестанно набирала силу с тех пор, как Михаил Гарджели бы найден мертвым в снегу у ворот собственного дома.
С тех пор, как Давид понял, что это действительно значит – быть Гарджели.
7
Королевские покои теперь представляли собой странное зрелище, впрочем, как и весь королевский дворец, где нижние этажи превратились в поспешно созданную из подручного материала полосу препятствий, а верхние – в нечто среднее между казармой и приютом беженцев. К счастью, места с избытком хватало на всех, так что неподобающие дворцу запахи и звуки были рассеяны по достаточно большой площади. Но даже теперь личным апартаментам Утера полагалось оставаться оплотом порядка в самом важном смысле этого слова, то есть полагалось напоминать, что все эти безобразия и безумства – лишь временное явление.
На самом же деле в апартаментах Утера все выглядело совсем не так. Особенно Насте не понравился ручной пулемет, который стоял в углу.
– Подарок Гарджели, – пояснил Утер, меланхолично разглядывая этикетку на пустой винной бутылке. – У его парней слишком много оружия. Они решили со мной поделиться.
– Отлично, – Настя опасливо покосилась на большую черную штуку, замершую до поры до времени в углу. В комнате, полной старых портретов и еще более старых доспехов, пулемет смотрелся не как подарок Гарджели, а как инопланетный артефакт. – И кто из вас двоих собирается из него стрелять?
Смайли и Утер обменялись взглядами типа «вот видишь, об этом я тебе и говорил».
– Я имею в виду, – поправилась Настя. – Что вы, ваше величество, еще не совсем оправились от ран…
– То есть ты не имела в виду, что раз пулемет больше меня в два раза, то я… – как бы сдерживая из последних сил обиду, проговорил Смайли.
– Нет, Роберт, я совсем не собиралась сравнивать ваши размеры. А что это ты делаешь?
Смайли посмотрел на нее красными от недосыпа глазами, вздохнул и прижал к лицу круглую жестянку из-под растворимого кофе.
– Он пытается держаться, Анастасия, – пояснил Утер. – Как и все мы.
– Мне кажется, это не самый лучший способ…
– Придумаешь лучше – заходи, – просто сказал король. – Ты где была ночью?
– Спала. В основном.
– Спала? – Утер вытащил откуда-то еще одну бутылку, изучающее посмотрел на нее и поставил на стол перед собой, между книгами и пистолетом. – Надо же, у тебя нервы крепче, чем у меня.
– Дело не в нервах. Я просто устала.
«И я надеялась, что утро вечера мудренее. Зря».
– Я тоже устал от всего от этого, – пробормотал король, – но уснуть мне не дали. Вот он, – Утер ткнул в плечо Смайли. – Всю ночь приносил новости, и ни одна из этих новостей не была хорошей.
Оказалось, что на время Настиного сна мир не перестал вращаться. Запущенная Леонардом череда безумств, убийств и преступных глупостей продолжалась повсюду в реальном мире, а затем и на всех телевизионных каналах. Вокруг замка тоже было неспокойно. Людей становилось все больше, задние напирали на передних, некоторые не выдерживали и падали, чтобы тут же быть затоптанными. Кто-то из охранников предложил перестрелять несчастных, чтобы сократить их страдания, но ему не без оснований заметили, что патронов для этой гуманной миссии не хватит.
А касательно страданий… Пролежав несколько часов в наручниках, королевский секретарь взорвался изнутри, забрызгав зеленой, гнилостно пахнущей субстанцией своих охранников, стены, пол, потолок и пейзаж второй половины XIX века.
– Как Покровский, – напомнила Настя.
– Как бомба, – возразил Утер. – Будем надеяться, что эта штука не передается через кожу, иначе те двое охранников тоже превратятся в зомби.
– Но Покровский прожил с этой штукой несколько месяцев. Правда, в подвале.
– Секретарю отдали приказ, – Смайли наконец оторвался от жестянки. – Приказ – идти и долбить пол во дворце. Поскольку он был скован, то не мог исполнить приказ. В итоге – внутренний конфликт с летальным исходом.
– А эти, которые снаружи… Они ведь не взрываются? Ведь у них пока тоже не получается исполнить приказ.
– Взрываются, – сказал Смайли. – Но очень немногие. Основная масса чувствует себя замечательно.
– Но это странно…
– Что – странно? Что именно из всего этого кажется тебе странным? – Утер широким жестом предложил Насте выбрать. – Я бы спросил по-другому: что-нибудь кажется тебе нормальным? Лично мне нормальным кажется только этот пулемет в углу. Все остальное… – Утер неодобрительно зацокал губами. – Я не доверяю всему остальному.
– Производственный брак, – сказал Смайли, и Насте потребовалось некоторое время, чтобы понять – гном отвечает на ее вопрос. – Твой Леонард никакой не бог. Если вот это, – Смайли кивнул в сторону окна, – и есть его новая раса, которой он собирается заселить землю… Жуть. Я ему не завидую. Половина из них повзрывается по непонятным причинам, а вторая половина будет вот так тупо топтаться на одном месте.
– Недоработанная модель, – сделал вывод Утер, вряд ли отдавая себе отчет, что говорит про своего собственного секретаря.
– Вряд ли это – новая раса, – Настя попыталась оспорить концепцию Смайли, но гном всем своим видом дал понять, что спор на такую тему его совершенно не интересует.
Еще ночью над замком пролетал вертолет, и Смайли предположил, что это и есть обещанная Лайманом военная помощь.
– Я еще раз позвоню, – пообещала Настя, но Смайли отрицательно мотнул головой, что означало – не позвонишь. Около пяти утра все проводные телефоны в замке замолчали, а мобильная связь превратилась в хрипы и щелчки, перемежаемые сообщениями о трудностях соединения.
– Я всегда мечтал завести в замке голубиную почту, – вздохнул Утер. – Как раз на такой случай.
– И без голубей тошно, – возразил Смайли и сбросил со стола какой-то листок бумаги, оказавшийся последним посланием из внешнего мира, пришедшим по факсу в четыре тридцать две. Из внешнего мира сообщали, что специально подготовленная группа детей ночи отправилась в Лионею, чтобы свести счеты с семьей Андерсонов.
– Они думают, что все это устроили мы, – рассмеялся Утер. – Чтобы истребить вампиров по всему миру. Идиоты.
– Да, они вас сильно переоценивают, – не очень удачно согласилась Настя, читая письмо, после которого Утер и Смайли, собственно, и пустились во все тяжкие, каждый по-своему. Письмо заканчивалось зловещей фразой: «Всего хорошего».
– Были другие письма, – вспомнил Утер. – Все об одном: у нас своих проблем полно, выкручивайтесь сами. Вот мы и выкручиваемся. Вкручиваемся и выкручиваемся… – он всадил штопор в пробку.
– Ваше величество, – неодобрительно проговорила Настя. – А если…
– Вампиры если и сунутся, то ночью, – заверил ее Утер. – А к ночи я приду в себя. Послушай, – он отставил бутылку и даже немного посерьезнел, хотя, может быть, это была всего лишь игра света и теней на лице короля. – Денис… Он действительно не полетел в Канаду на том самолете?