Но все же было смертельно скучно. Я, разумеется, никогда не стремился самостоятельно искать что-нибудь эдакое на собственное седалище, да и впредь собираюсь придерживаться этого правила, но всему же есть предел! Когда же хоть что-нибудь произойдет, о боги милостивые и не очень?!
Не знаю, есть ли эти самые боги, или нет (лично я пока ни с одним не встречался), но кто-то меня определенно услышал и воздал, как говорится, по запросам. Не понимаете, говорите? А что там понимать-то? На десятое утро со дня исхода из Геймса наша компания вступила под кроны Лохолесья.
Что? Вы там никогда не были? Охотно верю. Лохолесье — такое место, куда туристические караваны уж точно не водят. И правильно делают, кстати говоря. Мне вот хватило одного единственного визита под сии девственные кроны, чтобы раз и навсегда понять — мы с ними не созданы друг для друга. И вовсе не из-за того, что я сноб, как вы, должно быть, подумали. Нет, я решительно ничего не имею против леса… Ну, спасибо, спасибо, очень польщен. Но все равно: ежели лес нормальный, то его Лохолесьем не назовут. Это так же верно, как и то, что моя матушка нарекла своего сыночка Сэдриком!
Вы, небось, думаете: «И чего он нас пугает? Сам-то пока ничего особенного не рассказал, а только ходит вокруг да около…». Это я вас подготавливаю, так сказать. Ну а коли готовы, перехожу к сути.
— М-да… — глубокомысленно протянула Глори, пытаясь рассмотреть хоть какое-то подобие дороги среди деревьев. — Не знаю, как вам, мальчики, а мне почему-то кажется, что это будет неплохой тренировкой перед Спящими Дубравами.
— Верно! — чихнул Бон, отлепляя от носа клочки вездесущей паутины. — Между прочем, сэр Андерс Гансен, который, во-первых, составил самый полный на сегодняшний день бестиарий, а во-вторых, пропал во время экспедиции в Спящие Дубравы, говорил почти то же самое. Кстати, он писал, что встретил в самом центре Лохолесья совершенно необыкновенное человекоподобное существо…
— …которое было очень большим и очень волосатым, — с восторгом подхватил я. — Существо это сидело на огромном корявом пне, подперев могучей рукой щеку, точно какой-нибудь король на троне. Именно поэтому поляна с пнем в центре Лохолесья так и зовется с тех пор: Лохотрон. При виде исследователей существо подняло голову и издало протяжный звук «ы-ы-ы», а потом величественно удалилось в чащу. Гансен долго раздумывать не стал, и с присущей ему прямотой нарек его Большим Волосатым Ы!
— Откуда ты только… — больше по привычке начала Глори, но внезапно оборвала фразу и с подозрением посмотрела на меня: — Надеюсь, что ты не станешь утверждать, что участвовал и в экспедиции Гансена? Она, если мне не изменяет память, была лет сорок назад.
— Сорок четыре, — гордо поправил ее я. — Нет, конечно ты права. Просто в детстве моей любимой книгой было его «Великое путешествие за Знанием». Великолепный во всех отношениях, кроме названия, труд. До сих пор помню многие куски наизусть.
Девушка наморщила носик:
— Ладно, Большой Волосатый Ы — это, конечно, превосходно, но я надеюсь, вы не слишком обидитесь на меня, если мы не пойдем его разыскивать.
— Да нет, что ты, — усмехнулся Бон. — Мы просто не забудем этого до конца дней.
Принцесса лучезарно улыбнулась и послала парню воздушный поцелуй. Дать ему в морду, что ли?..
— Это я к чему клоню, Сэд, — продолжала Глори, оторвав меня от кровожадных дум, — твой разлюбезный сэр Андерс в своей книжке описывал только местных чудищ?
— Ну, вообще-то главной целью его был бестиарий… — с некоторой толикой мстительности протянул я. — Но Андерс Гансен не был бы самим собой, если бы не описал подробно весь свой путь. Страницах эдак на пятидесяти, если я ничего не путаю. Кстати, он входил в лес примерно с той же стороны, что и мы.
— Именно это я и надеялась от тебя услышать, — теперь уже теплая улыбка, от которой я неминуемо завилял бы хвостом, коли он у меня был, предназначалась мне и только мне. Нет, жизнь все-таки прекрасна!
— Так вперед!
Я и в первое свое посещение Лохолесья (тешил одного сверхбогатого бездельника, которому не хватало в жизни острых ощущений) понял, почему сэр Андерс получил львиную долю материалов для своего бестиария именно тут. И это несмотря на то, что тогда «поисково-развлекательный» отряд всего два часа ехал по самой кромке, не забираясь в чащу. Сейчас же нам была представлена прекрасная возможность оценить все прелести «заповедной лесной тишины». Не знаю, какой поэт первый применил в своих виршах эту метафору, и слава богам. Не хватало мне еще знать поименно всех идиотов!
Как бы там ни было, а концерт, царящий в Лохолесье, тянул даже не на один бестиарий, а на добрый их пяток. Каждую минуту тут кто-нибудь взрыкивал, вскрикивал, всхрюкивал, храпел, пыхтел, сопел, урчал, мурчал, фырчал, шипел, сипел, свистел, жужжал, зевал, трещал и прочими ста сорока восемью способами нарушал вышеозначенную «заповедную тишину». А в редкие промежутки обязательно падало сгнившее или засохшее дерево, шелестели кусты и травы, а нет — так журчала или чавкала под чьими-то конечностями болотная вода.
К чести моих спутников могу сказать, что они достаточно быстро привыкли к этой лесной разноголосице и даже спорили о том, какое именно существо из описанных Гансеном издало тот или иной звук. Тем не менее, все держали оружие под рукой и были настороже, а я в который раз прокручивал в уме главу о Лохолесье из «Великого путешествия», стараясь максимально сократить дорогу. Не подумайте ничего такого, но ночевать здесь у меня не возникало никакого желания.
Где-то в середине дня я услышал за кустами немного впереди и правее нас приглушенный травой и мхами стук копыт. Там явно передвигалось что-то довольно крупное. И в нашу сторону.
— Может, стрельнуть, а? — Бон выразительно махнул в сторону источника шума легким арбалетом. Ага, не один я, оказывается, такой ушастый!
— Ну уж нет! — отозвался я. — Во-первых, мы не знаем, кто это. Может, просто безобидное животное, а может — что-то, что стрелой из твоей пукалки убить не убьешь, а только разозлишь.
— Во-вторых, может статься, что это вообще не животное, а просто честный путник, заплутавший в лесу, — подхватила Глори.
Бон весьма скептически высказался по поводу того, что в Лохолесье одновременно может быть больше трех заплутавших честных путников, но оружие все-таки опустил.
Бздям-мм-м!
Мне показалось, что я сначала увидел, как в полуметре над головой парня из ствола бука выросла тяжелая стрела, а уж потом услышал резкий звук.
— Зверюшки, говорите? И честные путники вместе с ними?! — прошипел Бон, вскинув арбалет к плечу.
— Спокойно! — рявкнула Глори и положила руку ему на плечо. — Ты ни в кого не станешь стрелять.
— И кто же мне помешает?!
Я медленно отпустил эфес, развел руки в стороны и поднял их на уровне груди, а потом уже кивнул на дорогу перед нами:
— Например, они.
— Может — прорвемся? — одними губами спросила меня Глори, тоже поднимая руки. Я еще раз взглянул на четыре арбалета, направленные в нашу сторону, и покачал головой. В отличие от изящного оружия Бона, это были тяжеленные воротные уродины, из которых, должно быть, хорошо гвоздить на галопе весящих полтонны рыцарей. Умницы драконозавры, понимающие все еще лучше нас, тоже решили не делать глупостей и остановились. Изверг, разумеется, просительно зыркнул на меня, но я покачал головой еще раз.
— Порядок, мы держим их, сэр! — рявкнул обладатель узловатых конечностей, крепко сжимавших ложе одного из двух наведенных на меня лично орудий убийства.
— Ага! Попались, злодеи!
Кусты раздвинулись, и из них величественно выехало человекообразное существо, закованное в начищенное до блеска железо, верхом на престарелом и порядком облезлом единороге. Бедняге, как мне показалось, было уже трудновато как прежде гордо носить украшенную солидным рогом голову, поэтому он то и дело норовил опустить ее, а заодно — ухватить пучок-другой сочной травы. Всадник неизменно пресекал подобные попытки, натягивая некогда роскошные, а сейчас — вытертые и полинявшие шелковые поводья.