Каким-то шестым чувством, но я чувствовал это. Знал. На что угодно могу поспорить, что без паучихи здесь не обошлось, – по тому, как похоже они улыбнулись своим сопровождающим и тут же сделались чуть отрешенными, жестко поджав губы. По тому, как двигались – в едином темпе, несмотря на разницу в сложении. Чуть порывисто начиная движение, а потом долго его заканчивая, – словно невольно подражали кому-то… Одинаково шли, начиная шаг высоко от бедра. Для высокой это было естественно. А белокурая, с ее точеной фигуркой, казалось, специально тянула, задерживала конец шага, чтобы идти в ногу с кем-то невидимым…

И, что еще хуже, эта невидимая печать внутреннего сходства лежала и на мужчинах. С первого взгляда не так заметно, как на женщинах, но теперь, зная, что искать…

– Гош, – шепнул я. – Они все…

В их головах копались. Копались бережно, осторожно, Но долго, много и тщательно.

Какая-то чертова сука копалась.

Особенно в этих девчонках…

Открылась дверь, и на крыльцо вышел тот усатый. Без плаща, в одной рубахе. Внимательно оглядел прибывших и их машину. Потом повел долгим цепким взглядом по заднему корпусу больницы, по забору, пустырю, дороге…

Гош опустил бинокль и выпрямился в кресле, вжался в спинку. Хотя у нас темно и свет снаружи должен превратить стекла машины в темное зеркало, лучше не рисковать. Я тоже опустил бинокль.

Но и без него видел, как усатый, завершая свой обзор, нахмурился. Глядя на наш «лендровер».

Женщины уже поднимались на крыльцо, а он стоял у них на пути, глядя на нас, не отрываясь…

Левая рука Гоша легла на руль, правая на передачу. Но усатый отвернулся, пропуская женщин.

Гош опять поднял бинокль. Вот только от его невозмутимости не осталось и следа. Я видел, как его пальцы стиснули бинокль. Меня и самого мелко трясло.

Женщины ушли в дом, за ними мужчина в пурпурном плаще, сунулся и второй, но усатый что-то ему сказал. Сам ушел в дом, а второй пурпурный остался.

Спустился обратно к «мерину». Медленно открыл дверцу, еще медленнее полез внутрь, напоследок оглядываясь кругом.

Хорошо, что вдоль всего дома ни одного фонаря. Ему там, под двумя яркими фонариками, в здешней темноте ничего не… Он вылез обратно и захлопнул дверцу, глядя на наш «лендровер».

Достал ключи, поставил машину на сигнализацию – бархатистое ту-ра-ри и подмигивание габаритками – и задумчиво пошел в нашу сторону. Вдруг чуть ссутулившись, расхлябанной ленивой походочкой приблатненного пацана, вальяжно бросая ключи в пальцах туда-сюда, словно нож-бабочку с невидимым лезвием…

Гош прошипел что-то невнятное и завел мотор.

Мы вспыхнули габаритками, ожила панель, бросив отсветы по всей машине, я невольно поморщился, а Гош уже тронул вперед, покатил, набирая ход. Не очень быстро, чтобы не выглядело откровенным бегством, но что толку? Вдруг оживающая машина, тут же отъезжающая, едва к ней направились, – это и так подозрительно.

Но, видно, для Гоша куда красноречивее была эта перемена в повадках пурпурного. Он проводил нас внимательным взглядом, развернулся на каблуках и пошел обратно к машине, уже не прикидываясь приблатненным гулякой, что-то вытаскивая из кармана…

Гош пыхтел сквозь зубы и шлепал по рулю. Гош, наш каменный Гош, чувствительный, как гранитный валун на балтийском берегу.

– Думаешь, они тут не одни? Своих вызванивает, чтобы нам на хвост сели?

Гош лишь фыркнул. Для него это было очевидно.

– Да ладно, Гош… Не мог он наши номера в такой темноте разглядеть… Да даже если и разглядел, что дальше?

Гош фыркнул еще громче.

Дом справа кончился, слева мелькнул зад «скорой» на дороге перед больницей. Гош свернул прочь от нее, заехал за дом и тут же перевел передачу и вжал газ. Вел «лендровер» все быстрее и быстрее к выезду из городка.

Собрался все бросить? По-моему, он переоценивает своих бывших коллег.

– Гош…

– Машину видели. Игры кончились, Влад.

– Уводи машину, ладно. Только меня выбрось. Я обойду город, зайду с той стороны больницы.

Гош мотнул головой.

– Ты их не знаешь, Влад.

– Гош…

– Ты их не знаешь.

– Но он же машину видел! Не меня! Там сзади пустырь. Без света. Как он меня заметит?

Гош чуть наклонил голову вбок. Не то соглашаясь, не то нет, не поймешь.

– Гош! Да они еще, может быть, решат, что это местные братки были. Удивились, кто это у них в области появился такой богатый и без уздечки. Но пока просто присматриваются, потому и растворились без контакта, чтобы чего не вышло…

Гош стиснул руль. Я почти физически чувствовал, как он решает. Взвешивает все «за» и «против». Я все верно говорю. Но и питомцев своей альма-матер, со щитом и мечом над входом, он высоко ценит…

Притормозил. Дернул головой на мою дверцу:

– Быстро!

Я схватил бинокль и вышмыгнул из машины. Еще захлопывал дверцу, а Гош уже вдавил газ.

Машина рванулась прочь. Я сошел с дороги, прижался к стволу тополя. Постоял, пока красные габаритки не пропали вдали.

Вслушиваясь в сонную жизнь городка.

Впитывая ночь…

Они все не выходили.

Желтый свет фонарей, сочно-красная крыша, малиновый кирпич стен… и «ауди» с «мерином».

Подходить близко я не рискнул: кусты голые, а фонари яркие. Засел с краю пустыря не напротив дома, а левее шагов на сорок. Здесь не должны заметить.

Плохо, что с этой стороны я не видел лобового стекла – прозрачного, проткнутого светом фонарей, а только боковые, сильно тонированные. Черные зеркала, да и только. Сидит тот пурпурный внутри «мерина» или ушел в дом?

А может, и не в дом…

Еще хуже, что и дом без окон. Что внутри? Что они там делают? Даже не представляю.

Я покосился на часы. Третий час уже там сидят.

Холод пропитывал меня. Я кутался в плащ, но это не помогало.

Секунды ползли медленно, лениво…

Предчувствие накатило, как пробуждение ото сна. Кожа покрылась мурашками, но вовсе не от холода. Мышцы натянуло, сердце било быстро и сильно. Мир стал четким, резким, выпуклым.

Что-то было не так!

Я замер, боясь шевельнуться, боясь вздохнуть. Опасность! Что-то не так!

Только я никак не мог понять что…

Малиновый дом с сочно-красной крышей, свет фонарей, две машины… Зрение обострилось, я видел каждую мелочь, но – ничего подозрительного. Тишина и пустота. Все, как прежде.

И все-таки что-то изменилось…

Я это чувствовал. Предчувствие было тут как тут. А предчувствию я привык доверять.

Кусая губы – черт возьми, ну в чем дело-то? что не так? чего я не заметил? – я медленно скользнул в сторону.

Поменять точку обзора. Иногда это помогает.

Осторожно скользил между холодных мокрых ветвей, они оставляли на пальцах след, похожий на пыльцу, – свою одряхлевшую к зиме плоть. Я осторожно отводил их, чтобы не вздрагивали и не раскачивали соседок. Водитель «мерина» может заметить.

Не прошло и минуты, как от холода и ледяной влаги заломило пальцы. Я остановился, отер руки, достал перчатки…

Предчувствие накатило новой волной. Я вдруг понял, откуда идет опасность. Я еще никак не мог понять, что именно, но совершенно отчетливо понял, что это – не впереди.

Это не у домика и не у машин. Не там.

Сзади.

Я сглотнул. Очень медленно достал перчатки и ещё медленнее принялся их натягивать. Потихоньку разворачиваясь боком, невзначай кося глазом, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь сплетение черных ветвей позади…

Движение. Там было темно, совершенно невозможно что-то рассмотреть, и все же я заметил, что там было движение. Почувствовал.

Только…

Я стоял, не бросаясь прочь, не бросаясь вдогонку.

Почему-то вместо угрозы я вдруг чувствовал облегчение. Предчувствие смазалось и отступило.

Может, это была просто дикая собака? Или бездомная кошка. Ходит себе бродит, дурацкое драное создание, мокрое, мерзлое и неприкаянное…