– Как в казарме…

– Или в стойле, – жестко сказала Катя.

– А… – Я замялся, подбирая слово. – Мальчишки… Ну на новолуния…

Думал я вовсе не о мальчишках.

Катя внимательно смотрела на меня.

– Кажется, вот тут, – сказала она. Указала на дом рядом с домом паучихи.

– Кажется?..

Немного же, для двух-то лет слежки.

– Крамер… – процедила она сквозь зубы.

Я пожал плечами. Ну нет так нет.

– Ты не понимаешь! – не выдержала Катя. – Она их привозит всего за день до новолуния… Да дело не в том, где она их держит! Дело в том, что берет она их… – Катя осеклась.

Опомнилась. Не в мальчишках было дело. Не в мальчишках.

– Еще что-то знаешь, кто где живет? Тут, тут? – Я ткнул пальцем в другие дома по соседству.

Катя помотала головой.

– Совсем-совсем?

Она еще раз мотнула головой. Пожала плечами:

– Наверное, кто-то из ее пурпурных. Как и в других домах вокруг.

Я вздохнул:

– Ну это я уже понял… – Я еще раз оглядел план. Прикинул, что знаю о том или другом доме. – Да, негусто…

– Поверь мне, даже это много. Это очень много. Если бы ты столкнулся с той гривастой поближе…

Она замолчала, поджав губы.

Я глядел на карту, прикидывая. Мало того что забор сплошной и под три метра, так еще и камеры там, если верить Кате. И за картинкой с этих камер следят пурпурные. Знают как – и делают это на совесть. Уж в этом-то можно не сомневаться…

Днем туда не влезть. Ночью? Хм… Если камеры без инфракрасного режима… Но ночью там паучиха. Бодрствует она, а вместе с ней не спят и все ее пурпурные. А среди них есть обученные не хуже Гоша. А есть и бывшие охотники, если верить Катьке, и уж этих-то провести…

– Н-да. Хорошенькая расстановочка… – Я вздохнул и подвел итог, не очень-то весело: – Ладно. Пожалуй, ты права…

– А! – ожила Катя. – Все же голос разума не чужд и таким…

– Справлюсь и так. Лучше лезть одному.

Катя осеклась, как поперхнулась. Прищурилась, разглядывая меня так, словно первый раз увидела.

– Крамер. Скажи, что мне это послышалось.

– Слушай внимательно, чтобы потом не думала, что тебе это послышалось: у тебя есть время до завтрашней полуночи.

Катя молча глядела на меня.

– Но на твоем месте я бы убрался отсюда подальше до завтрашнего вечера, – сказал я. – Потом… – Я пожал плечами. – Сама понимаешь…

– Понимаю. Если она тебя возьмет, она из тебя все вытащит. Но почему полночь? Думаешь, темнота тебе поможет? Да ты даже с забора слезть не успеешь, как они тебя заметят! А заметят они, тотчас же узнает и гривастая. Вмиг займется тобой. А может, и без нее тебя спеленают как младенца.

– Может быть. – Я пожал плечами. – Значит, такая судьба.

Поломатая, как сказал бы Старик…

Я не смотрел на нее. Глядел в сторону, изображал бесстрастное равнодушие, после того как решение принято. Но краем глаза следил за ней. Уверен, она играла, когда пыталась меня отговорить. А где-то в глубине души рада, что я не отступился. Потому что сама готова присоединиться – несмотря на все эти слова.

Никуда ты, конечно, не убежишь, красавица. Еще помогать будешь…

Я это чувствовал. Знал, и все тут!

– Что ты задумал?

– Какая тебе разница? Ты в это время уже будешь в Тамбове или в Гусь-Хрустальном.

Она раздраженно выдохнула и тряхнула головой. С яростью откинула с лица непокорный локон.

– Ты его не вытащишь! Понимаешь? Не вытащишь! Только меня засветишь! Она сильнее тебя!

– Никогда не знаешь, пока не проверишь.

– Да ты даже к ее дому не сможешь подобраться незаметно! Даже к соседним домам не успеешь дойти, как тебя уже спеленают!

– Хочешь об этом поговорить?

Катя побледнела, но смолчала.

Поджав губы, поглядела на стол, на план. Свернула его в трубочку, опоясала резинкой в два раза и подвинула ко мне. Нахмурилась, будто вспоминала что-то, и достала из своей сумки холщовый мешочек, натянутый на какую-то плоскую, но тяжелую коробку.

– На.

– Что это?

– Книга твоя… Ты же просил?

Я растянул тесемки, приспустил мешок. Показался край «живого» переплета, где в узоре гармонично слились два мотива, чуть разных и все-таки родственных, как части одного целого, – значит, и с паучьей частью, и с жабьей. Хотя узор и не такой сложный, как был на книге Дианы…

– Ты прав, – сказала Катя. – Меньше знаешь, крепче спишь. Значит, до завтрашней ночи у меня есть время? Ну тогда прощай… Влад.

Подхватив свою сумку, она распахнула дверцу и выскользнула наружу.

– А…

Но дверца уже захлопнулась. Катя, не оглядываясь, шла прочь.

А я сидел и смотрел ей вслед, не веря своим глазам. Неужели она вот так вот все бросит и уйдет?..

Сейчас поедет соберет вещички и завтра же утром уберется отсюда, от греха подальше…

Вдвоем еще были бы какие-то шансы. Да, призрачные. Да, сугубо теоретические. Но были. А одному…

Я смотрел, как она залезает на свой огромный мотоцикл. Подрубила пяткой опору, врезала по стартеру и сразу же рванула вперед, заставив тяжелую машину привстать на дыбы. И укатила, так ни разу и не оглянувшись.

Хотя еще минуту назад я был совершенно уверен, что она играет… Что все эти слова – всего лишь шелуха, не знаю для чего, но она их отбросит и пойдет вместе со мной, когда дойдет до дела…

Или дело в том, что я слишком хотел в это верить?..

Я откинулся на сиденье. Подголовник тыкался в затылок. Меня разбирал смех. Это последнее, что у меня осталось. Смех. Пусть и злой…

И еще подарочек чертовой суки в руке. Там зашевелилось, стянулось. Еще не колючая боль, а какое-то странное напряжение, гудевшее чуть ниже запястья, – первый предвестник боли. Словно натягивались нити, пружинящие струны, которые будут обрываться, кидая в руку иглы. Сотни. Тысячи игл…

Я поднял руку. Попытался отвести большой палец вбок и назад. Вбок он отходил. Назад – нет.

Утром, как я ни пытался, не смог оживить эту жилку. Не помог ни жаркий душ, ни то, что четверть часа разминал ладонь.

Ни время. Время тоже не помогло. Прошло уже несколько часов, а жилка…

Да. И в этом тоже. Я слишком хотел верить, что чертова тварь не коснулась меня, что ее рука всего лишь прошла рядом. Слишком хотел верить.

Кажется, я еще ни разу не возвращался так рано. И дело совсем не заладилось, и не так уж далеко от того городка до дома Дианы…

После съезда с шоссе и до ворот поместья несколько верст тянулась старая бетонка без малейших признаков жизни вокруг. Ночью ни огонька, как ни вглядывайся.

Но сейчас было еще светло, и я видел не выскакивающие из темноты под лучи фар плиты бетонки, а длинную серую дорогу меж полей. Вокруг не то заросшая пашня, не то подсыхающие болота. Они шли и справа, и слева, на версту от дороги, а то и дальше. Кустарник в рост человека, в основном облетевший, но кое-где пламенели кусты черной рябины. Под серым, низким небом…

Даже непривычно как-то.

Даже въехав в ворота и петляя уже в дубовой роще, я все еще чувствовал себя непривычно. Может быть, дело было не в низком небе и сером свете, а в том, что теперь я уже не мог себя обманывать. Надеяться было не на что. Я мог сжать рукой руль, но не мог избавиться от ощущения странной пустоты за большим пальцем…

Касание было резким и сильным, как чей-то холодный, шершавый язык, вылизавший меня изнутри черепа.

Ушло, оставив лавандовый привкус, – и вдруг снова вернулось. Будто она нащупала не то, что искала. Что-то очень знакомое, но никак не ожидала наткнуться на это здесь.

Я обрубил ее удивленные язычки, впивавшиеся в меня. На таком расстоянии это было нетрудно. Да и Диана уступила.

Может быть, она все еще надеется, что сюда кто-то забредет и она сможет спастись, но о нашем договоре помнит прекрасно. Не пускают – идет лесом.

Да, она тоже слишком хотела верить, что сможет спастись…

За кого она приняла меня сначала, не ожидая так рано?