Целый год преследовал керинейскую лань Геракл.
«Ох, ни хрена ж себе! — подумал Софоклюс. — И это Геракл с его-то ленью преследовал копытное целых двенадцать месяцев? В это уж точно никто и ни за что не поверит. Впрочем… я ведь пишу не только для современников, но и для потомков».
Лань ловко неслась через горы, равнины; перепрыгивала пропасти и переплывала реки. Всё дальше и дальше бежала она на север, но великий герой ни на шаг не отставал от проворной бестии…
Историк сделал небольшую паузу и, вытащив из ушей затычки, тут же услышал:
— Разве не в постоянном познании истины состоит смысл вселенского бытия? Да, знания умножают печаль, но как же без этого? Многие пытливые умы жаждут бессмертия через открытие нового, неизведанного. Их неугомонные сердца стремятся к звездам, стремятся в будущее, где уже подготовлена плодородная почва для великих свершений…
Поморщившись, Софоклюс снова законопатил уши и, взявшись за острую палочку, быстро застрочил…
И вот достиг Геракл далекого севера — земель гипербореев, что лежат у истоков могучего Истра. Странный был этот народ, гипербореи. Все круглолицые, узкоглазые и в теплых толстых шкурах, снятых с каких-то местных свирепых зверушек. Что ни слово, то «однако», а Геракла не иначе как «Гераклой» и не называли.
Еще у этих гипербореев были странные конусообразные жилища и удивительный обычай подкладывать под бок заночевавшему в доме гостю свою жену. Хотя оно, конечно, и понятно, ночи на севере темные и холодные. Понравилось сыну Зевса в стране гипербореев, но долг звал его продолжать свое азартное преследование, тем более что практически у всех северян он уже в гостях побывал (с ночевкой).
Однако вскоре подвернул великий герой ногу. Сокрушенно покачав головой, снял он с плеча чудесный лук и одной стрелой убил вредоносное копытное, удивляясь, почему эта светлая мысль не приходила ему в голову раньше: взять и элементарно завалить быстроногую дичь. С другой стороны, сын Зевса здорово размялся, с гипербореями подружился и их удивительно щедрый обычай познал.
«Вот бы ввести этот обычай по всей Греции!» — мечтательно думал великий герой на обратном пути в Микены…
— Приехали, кончай брехать! — гаркнул Геракл, да так, что Софоклюс услышал его даже заткнутыми ушами.
Вытащив затычки, историк осоловело огляделся.
— А ну, дай почитать. — Отлично выспавшийся сын Зевса попытался выхватить из рук хрониста свежую историческую дощечку.
— Ага, размечтался! — гневно воскликнул Софоклюс и быстренько спрятал документ в заплечную сумку, памятуя о печальной судьбе части своего эпоса, посвященной стимфалийским птицам.
— Ну, не хочешь, как хочешь. — Геракл демонстративно поджал губы.
В тусклом свете выглядывавшей из-за облаков луны показался пресловутый перекресток дорог, на котором они по обыкновению встречались с посланцем Эврисфея.
— Вон он топает, придурок, — возвестил сын Зевса, тыча пальцем в сумеречную тьму, где судорожно вздрагивал плывущий в ночи одинокий огонек.
— С факелом? — удивился сидевший в колеснице баран.
— А это чтобы от бродячих собак отбиваться, — пояснил всезнающий Геракл. — Они ночью наглеют до безобразия, нападают ради забавы на одиноких путников.
— А как он узнал, что мы прибыли в Тиринф? — в свою очередь удивился Софоклюс.
— Кто узнал?
— Ну, Копрей этот.
— Наверняка олимпийцы подсуетились. Гермес, видно, спустился вниз и сообщил, где и в какое время нас встречать.
Вид Копрей имел сильно помятый, лицо бледное, волосы всклокочены, черные круги вокруг глаз.
— Тебя что, посреди ночи из местного борделя выдернули? — громко заржал Геракл, насмешливо оглядывая постную физию Копрея.
— А как вы догадались? — искренне изумился посланец Эврисфея.
— Интуиция! — Сын Зевса воздел вверх перст. — Великая сила…
— Это кто такой? — спросил прячущийся в колеснице золотой баран.
— Это Копрей, — пояснил Геракл, — редкостный дурак, посланец Эврисфея. Он отведет тебя в Микены.
— Мамочка! — завопил Копрей, узрев механическое копытное. — Оно что, говорит?
— Оно философствует! — патетическим тоном возразил баран.
— Это и есть тот самый керинейский подвиг Геракла! — добавил Софоклюс. — Доставишь его к Эврисфею, таковы условия сделки.
— О боги, — заныл Копрей, — будь проклят тот день, когда я поступил на эту неблагодарную работу.
— Секундочку, — возразило копытное, — мы так не договаривались. Я ведь голый! Как же я пойду вместе с этим греком в Микены? Он-то меня, в отличие от косоглазого Эврисфея, прекрасно рассмотрит!
— Один момент, — кивнул Геракл, тренированным движением сдирая с Копрея длинный хитон.
— Однако! — хмыкнул великий герой, увидав на посланце не набедренную повязку, а еще одну, прятавшуюся под верхней, накидку.
— Я предполагал нечто в этом роде, — буркнул Копрей, — и потому заранее хорошо подготовился…
— Это тебе подойдет? — Сын Зевса небрежно бросил накидку капризному механизму.
— Вполне, — воодушевился баран. — Конечно, не золотое руно, но наготу кое-как прикроет.
— Теперь очередное задание, — склочно потребовал Геракл, наседая на сонного посланца.
Копрей сладко зевнул:
— Эврисфей желает, чтобы ты убил эриманфского хряка.
— Теперь пошли хряки… — сокрушенно покачал головой герой. — О Зевс, сколько еще продлится это изощренное издевательство?!
Копрей промолчал, ну а Зевс на Олимпе в это позднее время уже сладко дрых в обнимку… нет, не с очередной прекрасной феминой… а с большой бутылью, в которой весело плескались остатки пенной амброзии.
— Что за хряк? — поинтересовался Софоклюс. — Давай колись, приятель!
Посланец, не удержавшись, еще раз с подвыванием зевнул.
— Никто не знает, что это за напасть…
— Как обычно, — вставил Геракл.
— Хряк время от времени появляется на горе Эриманфе и опустошает окрестности города Псофиса.
— Значит, снова Аркадия, — смекнул Софоклюс.
— С недавних пор в Псофисе по ночам стали исчезать архитектурные произведения искусства: статуи, предметы зодческой старины.
— Ну, это обычное дело, — улыбнулся Геракл. — Уличные воришки.
— Воришки? — вытаращился Копрей. — Тогда за каким сатиром они разобрали и унесли мраморный городской фонтан вместе с писающим мальчиком, изображающим Посейдона в детстве?
— Действительно, — согласился Софоклюс, — совершенно бессмысленное преступление, если только воры не пришли из соседнего города, в котором нет писающего мальчика.
— Но ведь появись он где в Греции, об этом сразу же станет известно. Фонтан уникален!
И греки глубоко задумались.
— Мне бы ваши проблемы, — завистливо вздохнул золотой баран, кутаясь в старый грубый хитон.
— Сатир побери! — через пять минут выругался Копрей. — А я-то чего тут с вами стою как дурак и думаю? Это ведь не мои проблемы. Сами с этим хряком разбирайтесь, а я возвращаюсь в Микены досыпать.
— Погоди, — рявкнул Геракл, — ты забыл мой четвертый подвиг.
— Да-да, я здесь, — отозвался божественный механизм, подбегая к Копрею. — Мой друг, я очень рассчитываю, что путь в Микены будет долгим.
— Часа три, — подтвердил невыспавшийся посланец.
— О… — Копытное в предвкушении закатило светящиеся глаза.
Геракл с Софоклюсом сочувственно поглядели на Копрея.
Бедняга и не подозревал, во что ввязался.
Теперь немного о Херакле.
И пьяному (да и трезвому) циклопу было ясно, что опередить Геракла в совершении четвертого героического подвига самозванцу ни за что не удастся.
Херакл пришел в Аркадию, когда сын Зевса вместе с керинейским бараном уже отбыл восвояси, везя свой трепливый трофей обратно в Тиринф.
Понятно, что самозванец об этом ничегошеньки не знал, облазив все холмистые окрестности, где в конечном счете был атакован голодными бродячими собаками. В качестве сытного обеда Херакл собачкам явно не годился, поэтому напали они на него исключительно из-за его несколько экзотического одеяния.