— А может, он нам добровольно свою кровь отдаст? — предположил Гермес.
— Чего? — удивился бог вина. — Ну ты, братец, бывает, и сморозишь. Арес, и чтобы добровольно что-то отдал! Да он удавится скорее. От него шлака в кузнице не допросишься, не то что крови.
— Это ты верно подметил, — проговорил Асклепий, любовно поглядывая на круглый аквариум с резвящимися лягушками. — Он во время моих регулярных олимпийских медосмотров ни разу мочу на анализ не сдавал. Все некогда ему было. Я уже к Зевсу обращался, так, мол, и так, вразуми сыночка, но куда там. Короче, на сахарный диабет я так Ареса и не проверял.
— То-то он дерганый весь какой-то, — задумчиво изрек Дионис. — Может, и впрямь сахар у него повышенный?
Асклепий безразлично пожал плечами:
— А мне какое дело, это его проблемы. Ладно, кончайте трепаться и беритесь за дело.
— Легко сказать, беритесь за дело, — недовольно буркнул Гермес, и они с Дионисом, тихо матерясь, покинули медицинскую лабораторию Асклепия.
Было в этом что-то обидное, словно кто-то специально издевался над наследником Итаки, водя его за нос.
Хотя почему кто-то?
Да сам же Посейдон и издевался, и это вскоре стало ясно, как… как дважды два.
Прибили волны морские судно Телемаха к землям киммерийцев, но и ежу (морскому) было понятно, что никакими одиссеями здесь и не пахнет.
Да и что вообще мог делать царь Итаки в этих кошмарных местах? Сей вопрос казался неразрешимым. Какие темные дела он мог вершить на угрюмой серой равнине, было для Телемаха загадкой.
И главное: что мешало его отцу развернуть свой корабль и приплыть домой? Какие такие обстоятельства?
Враги? Боги? Женщина?
Первое весьма сомнительно, поскольку врагов у Одиссея среди смертных практически не было. Все его любили, и все с ним дружили. (Наглая ложь. — Авт.) Да в Аттике вообще не было ни одного героя, кто не пил бы вина с хитроумным царем Итаки. (А вот это уже более-менее похоже на правду.)
Боги?
Гм… Ну, в общем, вполне возможно. Боги Одиссея не любили за наглость его, за анекдоты обидные, да мало ли за что еще? Боги вообще не любили всех, кто так или иначе среди смертных выделялся и был сильно популярен.
Версия сама по себе, конечно, неплохая, хотя и требует специального обмозгования. Но, с другой стороны, зачем богам гонять Одиссея по белу свету, когда можно просто шарахнуть с Олимпа молнией, и все дела.
Женщина?
Что ж, тоже в принципе вероятно. Хорошо зная своего папашу, Телемах не сомневался, что Одиссей вполне способен потерять голову ради пары стройных хорошеньких ножек. О страсти царя Итаки к молоденьким девушкам знали даже сами олимпийцы, и Эрот с Гименеем в свое время по распоряжению Зевса безуспешно пытались вразумить любвеобильного грека. (Раскаленными щипцами. — Авт.)
Естественно, в результате всех этих дел Одиссей был не раз бит ревнивой Пенелопой. Но Телемах прекрасно понимал отца, всегда выказывая с ним в данных вопросах полную солидарность и безоговорочно принимая в семейных баталиях сторону Пенелопы. (Так для здоровья было полезней.)
Итак, существовало три версии. Из них две более или менее правдоподобные и одна весьма сомнительная. Телемах все-таки надеялся, что все обстоит на самом деле не так сложно, а намного проще и банальнее. Просто в жизни чаще всего верным оказывается то предположение, которое в силу своего идиотизма даже в нетрезвую голову прийти не может…
— Они точно здесь были, — сказал Паламед, обнаружив на каменистом берегу пустые амфоры из-под вина и сломанную дубину Аякса. — Мы с ними разминулись где-то на сутки.
— Сутки? — удивился Телемах. — Что ж, похоже, временной разрыв увеличивается. Интересно, зачем мой отец сюда приплывал?
Паламед пожал плечами:
— А сатир его знает, может быть, клад прятал.
— Какой еще клад?
— Ясное дело, пиратский.
— Но-но! — Телемах погрозил другу пальцем. — Ты это, за языком-то следи, думай, что говоришь.
— А что такое? — обиделся Паламед. — Я же не сказал, что он пират. Я имел в виду, что он клад зарыл, отобрав его у пиратов.
— Подобной чуши я давно уже не слышал, — буркнул Телемах, вглядываясь в остроконечные скалы на горизонте.
— По-моему, там в горах водопад. — Паламед указал куда-то вправо. — И речка, если я не ошибаюсь.
— Что, искупаться решил? — усмехнулся наследник Итаки. — Ладно, возвращаемся на корабль.
— А-а-а-а, — хрипло донеслось из-за ближайшего валуна, и на греков выскочил непонятный патлатый мужик с длинным мечом.
— Бежим! — взвизгнул Паламед и стремглав бросился к кораблю.
— А-а-а-а, — продолжал реветь кошмарный незнакомец, — носатые, порубаю…
Телемах, по своему обыкновению, очень быстро взвесил все “за” и “против”. В смысле, сын Одиссея решал, бежать или драться.
— Да на фиг мне все это нужно? — резонно произнес он и в несколько мощных прыжков почти достиг корабля. (Весь в папочку. — Авт.)
А корабль-то уже отплывал.
— Куда?!! — взвыл Телемах. — Сволочи, вернитесь.
Испуганные греки бросили своему вожаку веревку, и, крепко ухватившись за нее, наследник Итаки проворно вскарабкался на борт. Затем поймал Паламеда и дал ему пару раз сандалией под зад.
— Носатые, — прорычал на берегу зверообразный мужик, — запомните мое имя. Я Конан-киммериец, и, великий Кром тому свидетель, я найду вас, куда бы вы ни поплыли.
Греки дружно показали Конану отставленные средние пальцы.
— А-а-а-а, — в бессильном отчаянии взревел киммериец и, как ошалелый, зигзагами помчался по равнине.
— Дикий человек, — сказал один из друзей Телемаха. — Никаких понятий об элементарной культуре.
— Э-э-э-э, ух, э-э-э-э, ух, — хором запели гребцы, и корабль стал быстро удаляться от враждебного берега.
“Отец, где ты? — подумал Телемах, грустно шаря взглядом по горизонту. — В какие края ты подался на этот раз и, главное, за каким таким хреном?”
Времени у сына Одиссея было все меньше и меньше. Женихи в Итаке наверняка уже сожрали все запасы еды и вылакали все вино, следовательно, свадьба Пенелопы была не за горами.
Значит, нужно поспешить.
Сильно поспешить.
“Да уж, поспешишь тут, — мрачно размышлял Телемах. — Боюсь, что, если я не вернусь домой через месяц, мать наплюет на все свои обещания и выйдет замуж. Тогда прощай, Итака, прощай, славный царский трон, хотя и колченогий”.
Да, было от чего испортиться настроению.
Ну а что же все это время делали бессмертные боги?
Олимпа-то они вместе с его повелителем лишились. Вроде бы в божественном пантеоне должна была царить анархия.
Но не тут-то было.
Хоть и избрали на место Зевса бывшие олимпийцы Посейдона, власть над Грецией все равно принадлежала Аиду, повелителю подземного царства.
Аид вообще-то мужик был скромный, даже, можно сказать, временами стеснительный. Он, конечно, мог, если бы действительно захотел, повлиять на итоги демократических выборов, но эти выборы ему были глубоко по барабану. Фиолетово было Аиду, изберут его верховным богом или нет. Реально-то он в любом случае держал и смертных, и бессмертных в своих руках.
Но со смертными и так все понятно. Аида они боялись похлеще мифической Чупокабры. А вот остальные боги особо вякать не могли по другой причине, а именно: потому что от Аида зависело, вернутся они домой или нет. Ведь это его дворец, находящийся под землей, должен был доставить их на родную планету.
Другой вопрос, что этот… пока будем называть его все-таки дворцом, был неисправен, и эта его неисправность зависела от исхода одиссеи хитроумного царя Итаки, который, к слову сказать, не особо спешил с исполнением возложенных на него богами обязательств. Чувствовал подлец, что не все в порядке в поднебесном царстве, словно бы Зевс помер. Чего конечно же в действительности произойти не могло.
Но все же…
В общем, коротали боги время, оставшееся после крутых разборок олимпийского уровня, как могли.
В основном они конечно же ничего не делали, бесцельно шляясь по мрачным коридорам дворца Аида, подвергая себя опасности быть покусанными Цербером или пьющей кровь Ламией, которые так же потерянно бродили где-то в недрах дворца повелителя подземного царства.